13/09/2016

Навсегда в памяти нашего земляка Анатолия Реуцкого тяжкое бремя концлагеря "Озаричи"

Наше повествование о малолетнем узнике концлагеря «Озаричи», ныне жителе Озерщины Анатолии Николаевиче Реуцком. Герою нашего рассказа было всего четыре года от роду, когда началась война, и цельного воспоминания о первых днях оккупации у него нет. Но память сохранила отдельные эпизоды и события, позже дополненные рассказами матери и односельчан.

Анатолий  РЕУЦКИЙ. 90-е годы
Анатолий РЕУЦКИЙ. 90-е годы

Более 70 лет прошло с той поры, как победным салютом закончилась Великая Отечественная война, а ветераны, мирные жители огромного СССР, узники концлагерей, вспоминают ужасы самой кровопролитной войны 20-го века. Дорогой ценой досталась победа. Годы лишений и лихолетья прошлись по судьбам всего народа, в том числе и несмышлёных малышей.

Сегодня наше повествование о малолетнем узнике концлагеря «Озаричи», ныне жителе Озерщины Анатолии Николаевиче Реуцком.

Герою нашего рассказа было всего четыре года от роду, когда началась война, и цельного воспоминания о первых днях оккупации у него нет. Но память сохранила отдельные эпизоды и события, позже дополненные рассказами матери и односельчан.

О семье

Родом Анатолий из деревни Дуброва Копаткевичского – ныне Петриковского – района Гомельской области. До войны деревня была немаленькая – 240 дворов. Размеренно текла жизнь полешуков: строились, растили детей. Перед самой войной, в июне 1941 года, Николая Реуцкого (отца), как и некоторых других молодых мужчин, призвали в армию. Никто и не предполагал тогда, что эти новобранцы погибнут первыми из односельчан в самом начале войны от рук фашистов.

Ефросиния (мать) осталась в небольшом домике с тремя детьми – девятилетним Василием, семилетним Александром и четырёхлетним Анатолием. Как и другие сельские женщины, тревожилась за мужа, когда объявили о вероломном нападении немецко-фашистских захватчиков. Потом мобилизация, и деревня осталась практически без мужчин, не считая стариков и подростков. Началась непростая жизнь на оккупированной территории. Ефросиния
прислушивалась к новостям, которые приходили в деревню, ждала вестей от мужа. А сама беспокоилась о том, чтобы сберечь детей. Хоть и окружал деревню со всех сторон лес, заготовить дрова одним женщинам было тяжело физически, да и проблематично: боялись немцев и их прихлебателей – полицаев. Поэтому, пока была тёплой печь, дети там и находились. Однажды средний сын упал с печи, повредив ноги. О посещении врача и речи не шло. Так и остался ребёнок калекой: он не смог ходить.

На месте деревни Дуброва – укрепрайон

Вспоминает Анатолий Реуцкий:

   – Шёл 1943-й год. И вот однажды фрицы пригнали в Дуброву русских военнопленных. Охраняли их усиленно, с собаками, а пленные рыли окопы. Деревенские женщины недоумевали: что и зачем? Однако вскоре стало понятно. Почему-то приглянулась фрицам Дуброва, и военнопленные стали разбирать бревенчатые дома крестьян и укреплять брёвнами окопы, строить блиндажи, превращая деревню в укрепрайон.

Жалко было смотреть на измученных, ободранных и полуголодных военнопленных, над которыми ещё и издевались фашисты. Подходили к людям и приказывали разбирать дома. От такой дикости женщины приходили в отчаяние, плакали, голосили. Пленные бодрились, утешали женщин тем, что наши наступают и чтобы те прятали детей. Люди чувствовали, что линия фронта будет и здесь. Они строили землянки у себя во дворах или на огородах, закапывали такую-сякую утварь, добро, харчи. И так за некоторое время из 240 деревенских домов остался один, и тот без крыши. На месте каждого – торчащие трубы дымоходов. Печальное зрелище!

Трижды партизанские соединения пытались отбить деревню у немцев, трижды она переходила из рук в руки.

Гумно

Николай РЕУЦКИЙ. 1941 год
Николай РЕУЦКИЙ. 1941 год

И вот в марте 1944 года фашисты согнали всех жителей, ютившихся в землянках, в одно большое гумно, сохранившееся целым. Набилось туда много народа. Ефросиния, закинув большую подстилку, в которой сидел средний её сын, за спину, двух других – за руки, подгоняемая вооружёнными фрицами, тоже пошла туда. В сарае стояли все плотно друг к другу. Можно было читать ужас в глазах взрослых, которые успокаивали, обнимали и целовали детей, прощаясь. Когда послышался запах бензина, стало ясно: людей хотят сжечь. Слёзы, рыдания, ропот, молитва…

Вдруг неожиданно заработали советские пушки, стали рядом рваться снаряды. Фрицы резко передумали. Они подогнали несколько автомашин и стали туда спешно грузить людей. Но все туда не вместились. Под лай собак и резкие окрики немцев с оружием наперевес людской поток устремился вслед за машинами.

Живой щит

Никто не знал, куда идут. Но толпа немножко успокоилась, пережив стресс от возможности верной гибели. Старались не отставать: кто не успевал, в того стреляли. Ефросиния прошла эту изнурительную дорогу дважды. Первым делом она взваливала на плечи свою ношу, в которой находился 9-летний сын, изо всех сил старалась пройти вперёд, оставляла там его и двоих своих детей, а сама возвращалась обратно, чтобы забрать такие-сякие пожитки. И так всю дорогу. Помочь было некому. Шёл с ними и родной дедушка, которому было около 70 лет. Шли несколько дней. Потом уже рассказали, что так немцы прикрывались от бомбёжек преследовавшей их Советской Армии.

Сортировка

Преодолеть большое расстояние смогли не все. Уставали и плакали дети. И вот фашисты остановили людскую толпу. Полицаи объяснили, мол, оставляйте детей здесь, под соснами, мы их заберём чуть ли не в санаторий, а взрослые садитесь в машины. Ефросинию тоже затолкали в машину, а трое её ребятишек остались с другими детьми в лесу под соснами. Что делалось в душах матерей, слышащих надрывный плач и отчаянные крики «мама»!

Машины уже тронулись. «Разлука навсегда!» – подсказывало материнское сердце. Некоторые не выдержали и начали спрыгивать на ходу. Многие прыгали на землю и неудачно: повредили либо поломали себе ноги, получили увечье. У Ефросинии был узел с вещами. Она выбросила его и удачно на него же и приземлилась, поэтому оказалась невредимой. К великому удивлению, фашисты не стреляли по спрыгнувшим, лишь оживлённо разговаривали. Забегая вперёд, скажу, что тех молодых женщин, кого увезли тогда на грузовиках, никто после того больше нигде не встречал.

Потом выяснилось, что это была своеобразная сортировка в ста метрах от места, обнесённого колючей проволокой. Ефросиния обняла своих деток и присоединилась к людской колонне, которую загнали за колючую проволоку. В этой огромной толчее потерялся её старший сын Василий.

Концлагерь «Озаричи»

Анатолий помнит тот пасмурный день, скученных под открытым небом людей, сидевших под деревьями прямо на снегу. Ефросиния в надежде встретить сына то и дело вглядывалась то в одну, то в другую сторону. Она уже думала, что сына нет в живых.

Женщина держалась своего деда Степана. «Здесь пригодились те пожитки, что мать тащила с собой: две подстилки, – рассказывает Анатолий Николаевич. – На одной мы сидели с братом, а второй она накрывала нас сверху, чтобы мы своим выдыхаемым воздухом грелись». Особенно промозглыми и колючими от ветра были ночи. Окоченевали руки и ноги. Дети хныкали, что холодно. Дед Степан разжёг костёр. Завидев огонь, примчались немцы и хладнокровно убили старика. Горело всего два-три костра. Люди тянулись туда, чтобы погреться. И, когда подходили или подползали озябшие и продрогшие, люди молча уступали им место у костра. Уснувшие здесь же сгорали заживо.

Десять дней ада

Без дедушки Ефросинье было сложнее. Она практически не спала: накрывала детей, тормошила их, чтобы согрелись. Чудом оказавшаяся в котомке краюха хлеба помогла продержаться несколько дней. Люди умирали с голоду. Каждое утро начиналось с того, что по лагерю проезжал грузовик с привязанным листом железа, на который сбрасывали тела мёртвых и стягивали их куда-то. Узники сидели на одном месте, не двигались. Погибали больше от холода, нежели от голода.

 – Немцы начали бросать хлеб через проволоку. Узники бежали к тому месту, бросались на проволоку, чтобы поймать кусок хлеба либо поднять его с земли, – рассказывает наш собеседник.– А нелюди потешались, смеялись. Кто сильнее, тот поймает кусок, а кто слабее – нет. Мать не могла позволить себе, чтобы в одной руке она держала хлеб, и в другой – тоже. Делилась с другими.

Годы учёбы в Речицком землеустроительном техникуме.  Первый справа – Анатолий  РЕУЦКИЙ
Годы учёбы в Речицком землеустроительном техникуме. Первый справа – Анатолий РЕУЦКИЙ

Освобождение

Долгожданное освобождение пришло неожиданно. Советские солдаты подходили к кучкам измождённых, сидящих на снегу людей и говорили, что они свободны. Те, что могли, поднялись и направились к выходу. На белом снегу оставались сотни, тысячи мёртвых.

Откуда брались силы у Ефросиньи, это неизвестно! Она вновь закинула за спину свою ношу – сына-инвалида, – взяла за руку Толика, и они побрели в общей толпе освобождённых. Подальше от того страшного места.

Анатолий помнит слова матери: «Сынок, ты не можешь идти, тебя забирают свои». Так Анатолий оказался во временном госпитале. Помнит всё смутно, только то, что было тяжело ходить, лежали прямо на полу. Их лечили. Лишь один раз пришла навестить мать, принесла крынку кислого молока и, словно извиняясь, сказала: «Так далеко, сынок, ходить не могу часто» (километров за 40. –  Прим. автора).

За 40 дней лечения посетил больного и старший брат. К огромному удивлению и радости матери, Васю привела одна женщина. Как ей трудно ни было со своими детьми, она не отогнала подростка, приютила как своего. Ефросинья была поистине счастлива и благодарна той, которая уберегла её Василька.

Вернувшись из госпиталя, Толя не застал живым брата Сашу. Уже дома ослабевший мальчик захворал и умер.

Окончание читать здесь



--- взято с сайта dneprovec.by ---