04/11/2015

Мы ждали светлого дня

1933 год. Голод. Мои родители не от сытой жизни покинули родные места в Киевской области и приехали в Речицу. Сначала снимали жильё по улице Набережной. Семья небольшая: отец Владимир, мама Анастасия, братья Виктор и Леонид. Отец сразу устроился на работу на фанерный завод в Речице, мама пошла работать в речицкий пригородный совхоз ОРС «X лет Октября».

По воспоминаниям речичанки Екатерины Домостой.

Речица стала родиной

1933 год. Голод. Мои родители не от сытой жизни покинули родные места в Киевской области и приехали в Речицу. Сначала снимали жильё по улице Набережной. Семья небольшая: отец Владимир, мама Анастасия, братья Виктор и Леонид. Отец сразу устроился на работу на фанерный завод в Речице, мама пошла работать в речицкий пригородный совхоз ОРС «X лет Октября».

Брат Леонид (второй справа) на демонстрации
Брат Леонид (второй справа) на демонстрации

К началу 1941 года семья уже вселилась в свой дом по ул. Фрунзе. В этом доме родилась и я. Хотя он был и недостроен, но радовались своему углу. Спали на сене, на земляном полу. Холодно было. В это время заболел мой средний братик Витя и умер от воспаления лёгких.

Сразу в начале войны (в конце июня 1941 года) мой отец Владимир и его братья Иван, Василий, Николай, Александр, Адам и Пётр (он проходил срочную службу в Красной
Армии) были призваны на фронт. Семь похоронок пришло на семью. В живых остался только один из братьев Антон. Его в числе молодёжи погрузили в эшелон и отправили. Было ясно – в рабство, в неволю, на чужбину. И парень решил – не быть этому. Рискуя жизнью, он выпрыгнул из вагона на ходу. При падении сильно повредил ногу и остался инвалидом; некоторое время находился в госпитале, а потом был отправлен в Сибирь, где шил военное обмундирование. В мирное время тоже был портным.

Годы оккупации

Страшными были годы в оккупации. Мама и брат вспоминали, как напротив парка Победы немцы расстреливали евреев, неугодных горожан. Одной девочке-еврейке лет десяти удалось сбежать. Она оказалась на нашей улице. И мой брат, подросток 11–12 лет, на лодке-челноке (очень мелкой), рискуя своей жизнью – быть убитым немцами или утонувшим в Днепре – перевёз девочку на другой берег в сторону сенозавода, тем самым спас ей жизнь.

Однажды, уже будучи взрослой, я спросила у брата, почему он спит, накрывшись одеялом с головой. И Лёня рассказал мне такой случай. Во время войны он копал на своём огороде блиндаж, чтобы было где прятаться от стрельбы. За нашим огородом тянулся перелесок. Вот оттуда немцы и открыли пальбу: он упал навзничь и лежал на земле несколько часов. От того и появилась эта привычка.

Рассказывал, как вместе со сверстниками мой брат Леонид, прячась (украдкой), подбирал заплесневелый хлеб, который немцы, расположившись в двухэтажных домах (теперь там стоит девятиэтажка), выбрасывали в яму. Однажды мальчишек поймали и жестоко избили (полицай с нашей улицы). У брата на всю жизнь остался шрам на теле от солдатского ремня и пряжки.

Хорошо помню, как мама, держа меня на руках, вместе с Лёней куда-то бежали, бежали. Прибежали в какое-то тёмное место, где были ещё люди. Наверное, это было бомбоубежище.

Яблоки

К концу 1943 года у нас были расквартированы военные. Они принесли с собой полный мешок яблок. Я и сейчас помню, где он стоял и как выглядел. Верх мешка был не завязан, и большие зелёные яблоки постоянно привлекали мой взор, вызывали желание взять одно и съесть. Их аромат кружил голову. Но мы, дети, твёрдо знали, что чужое брать нельзя. Потом кто-то из солдат угостил меня яблоком. Моей радости не было предела!

Помню, как от военкомата нам выделили американскую посылку-помощь. Там было печенье. Теперь есть много разного печенья и пряников, но запах и вкус того я запомнила, потому что то печенье было первое с военных лет.

Закончилась война. Жизнь нашей семьи была не из лёгких. Отец пропал без вести на фронте. Мама осталась одна с двумя малолетними детьми, без родственников рядом, без поддержки, без помощи. Да и какая помощь? Многие женщины остались с детьми, без мужей. Две мамины сестры вернулись из концлагерей Германии, они сами нуждались в помощи.

Помню, как я ходила в школу № 7 в дырявых резиновых сапожках осенью, зимой и весной: пока приду домой – ноги мокрые по щиколотки.

Учебники и тетради носила в чемоданчике в виде пенала, его сделал мой брат. При перевесе книг в одну или другую сторону крышка пенала открывалась, и книги падали, чемоданчик – тоже. Да и понятно: брат-подросток, опыта по столярному делу не хватало, из чего было – из того и смастерил. А портфель мне купили в 5 классе, я его очень берегла, и был он у меня, как новый, до окончания школы.

Брат окончил 7 классов и пошёл на метизный завод, где и работал до призыва в армию. Отслужив, он устроился на мебельный комбинат, откуда ушёл на заслуженный отдых. Окончил 10 классов в вечерней школе, затем – Минский политехнический техникум.

Дрова

Трудно было нам, детям, но труднее было нашим мамам. У них болела душа: чем нас накормить, во что обуть, что одеть, как обогреть.

Взяв самодельные санки, топор, мама отправлялась за дровами через уже замёрзший Днепр на другую сторону. Там росли большие кусты. Однажды она взяла меня с собой. Мы шли по льду, а он трещал то тут, то там, и трещины молниеносно разбегались в разные стороны. Казалось, вот-вот лёд расколется! Меня сковывал страх. Мы боялись, но нужны были дрова. Сырые, они не горели в печке, с их концов капала вода, они шипели, пищали и много дымили. А в доме было холодно. Больше мама меня не брала с собой. Но когда она уезжала за дровами, я всё время сидела у замёрзшего снизу доверху окна, соскребала ногтем лёд, чтобы через светлую дырочку видеть улицу, плакала и причитала: «Мамочка, миленькая, скорее приезжай!» Я очень переживала, чтобы с ней ничего не случилось.

Выжить помогла человечность

В 7-м классе меня принимали в комсомол. Помню, как мы готовились к этому событию. Во главе комиссии был наш директор Георгий Константинович Столович. Он спросил меня о каком-то событии, о котором рассказывали по радио. Директор поинтересовался, с кем я живу, где отец. Впервые в жизни я расплакалась навзрыд, что у меня нет отца, нет защиты. Безотцовщина всю жизнь не давала о себе забыть.

Много лишений натерпелись дети послевоенного времени. Уроки делали при керосиновой лампе, а когда керосин заканчивался – при лучине, писали на клочках бумаги. Не было мыла, и мама «бучила» бельё в бочке с древесной золой, заливая кипятком. Помню, как ходили поздней осенью на перекопку уже перемёрзшей картошки на колхозном поле; как нас в школе лечили от кишечных паразитов (давали лекарство).

Люди встречались разные, но больше те, которые поддерживали, сострадали, помогали.

И несмотря на все тяготы и трудности, мы были всегда скромны, отзывчивы, справедливы; не отказывали в помощи, не завидовали на чужое, много трудились, не пристрастились к чему-то дурному, не матерились.

Для большинства людей это было нормой жизни. Может, поэтому моя мать умерла в одну минуту в возрасте 98 лет, брат прожил 82 года, оставив свет и тепло своего достойного бытия для других поколений нашего рода.



--- взято с сайта dneprovec.by ---