Пишут речичане. У норы: еще раз про Унорицу

Купил дом в деревне. Называть его дачей не поворачивается язык. Расположенные вокруг дачные участки похожи на многоэтажный дом, опрокинутый на спину. А у нас еще деревня.

Когда-то в былые времена у лисьей или барсучьей норы на высоком берегу Днепра люди решили обосноваться, и это поселение прозвалось «У норы» – Унорица. Всего по обе стороны дороги по полсотни домов. Стоят они зажатые с одной стороны ручьем, с другой кладбищем, ровненькие, в струнку, как патроны в патронташе. Казалось, что избы бежали от леса, через поле и встали на берегу – дальше бежать некуда. Остановились перепуганные и глядят заворожено на просторный луг и синюю кромку леса вдалеке. Тесно стоит деревня!

Когда-то в каждом подворье в Унорице находились сарайчики, в которых вздыхали коровы, похрюкивали свиньи и бесшумно росли овцы. Сейчас такого уже нет, но меня по-прежнему чуть свет будит птичий голос. Птичка не поет, она то ли зовет кого-то, то ли делится с кем-то новостью. «Как хорошо-о-о!», – запоздало горланит соседский петух. Неторопливая корова отправляется на луг.

Соседка одна из немногих жителей Унорицы, кто еще держит живность. Я с удовольствием покупаю у нее творог, сметану. Сосед справа – заядлый пчеловод. Перед своим домом он даже вырастил рощицу медоносов – акацию. По весне пчел на ее цветах – каждая гроздь словно позолотой живой покрыта, шевелится. Любуешься их работой, одурманенный однообразным жужжанием и ароматом рождающегося меда. А сосед напротив – незлостный браконьер, но его плоскодонка всегда готова выйти на реку. Так что без свежей рыбки я тоже не остаюсь. Вообщем, жизнь, как в деревне!

И небо в деревне особенное – такого в городе не увидишь. Если смотреть в него, то голова кружится, сердце замирает, и звенит в ушах, гулко и ветрено. И сжимает грудь, стискивает сердце. Мысли пропадают, остается только небо: дух захватывающее летом и осенью, и вовсе уж невыносимое по весне. Если долго смотреть в него, то звенеть начинает не только в ушах, но и во всем теле.

Сад от прежних хозяев достался уродливый, плоды на корявых яблонях не были ни спелыми, ни вкусными. По правде сказать, они никогда так и не созревали. Маленькие, темно-зеленые, с мохнатенькими хвостиками, они крепко держались на своих черенках. Потом они так и засыхали на ветках и даже в середине зимы продолжали висеть, как дохлые летучие мышки.

Люблю смотреть, как ото дня ко дню мужает мой небольшой огородик. Над грядками, как слюда, висят стрекозы, в воздухе бархатистое гудение шмеля, а в бороздке веселая трясогузка бьет раздвоенным хвостиком, как заводная игрушка.

Предки наши верили, что где много птичьих гнезд, там жизнь в достатке. В небольшой Унорице три аистовых гнезда. Одно – у соседа на водонапорной емкости. По вечерам его хозяева, наглотавшись послушных лягушек на днепровской пойме, шуршат крыльями прямо над головой.

На закате сажусь на крыльце и гляжу на деревню. На длинные электропровода, напоминающие черные нотные линейки, мягко и беззвучно падают круглые воробьи. В наступивших сумерках летучие мыши, будто черные молнии, проносятся в воздухе. Вдруг что-то зашуршало над головой, словно кто-то валенок запустил, – это сова. И вот уже мириады звезд загораются в небе причудливыми огоньками. Звенят кузнечики, ветер шуршит листьями кустов, где-то в саду раздраженно кто-то фыркнул, по всей видимости, еж, занимающийся неотложными ночными делами.

Деревня засыпает.